Сан-Луиш-ди-Касереше. Будете собирать каучук, это нетрудно. Работать придется в лесу, но вы ни в чем не будете нуждаться, ни в чем! Бабы тоже будут — черные, индианки и даже белые.

— Нет, сеньор, — возразил Серодио этому обольстителю, — спасибо. Мы уже законтрактовались. Если б немного раньше, мы бы подумали, но теперь поздно, даже если вы предложите нам место казначея в государственном банке. Мы идем к реке Гарсас, на фазенду Жабутикабал, и, видимо, так господь хочет.

— Вы потом пожалеете…

— Может быть.

— Никому не живется лучше, чем сборщикам каучука.

Хитрость этого человека мы сразу раскусили. Серодио знал в Кампо-Гранди одного кабокло, который с детства собирал каучук, работал как вол и с каждым годом все больше увязал в долгах. Нищета пожирала его, как раковая опухоль. Хозяин давал ему в долг рис, фасоль, кофе, вяленое мясо, курево, соль, и если год был неурожайный и каучука собирали мало, то денег не хватало даже расплатиться за еду. А если урожай был богатый, то хозяин снижал цены на каучук, а на продукты взвинчивал так, что долг все равно нельзя было покрыть. Так или иначе, а сборщики всегда оказывались ему должны. Получалось, что если ты завербовался и сделал первый сбор, из его лап уже не вырвешься. Это был заколдованный круг.

— Никому не живется лучше, чем сборщикам каучука… — снова повторил он.

— Ну и что ж, ведь мы уже завербовались. Если бы не это, можно было бы поговорить. Прощайте и не обижайтесь.

Однако вместо того чтобы пойти на реку Гарсас, которая была у черта на куличках, вдали от людей и жилья, там, где свирепствовали индейцы и лес кишел ягуарами, мы остановились поблизости от города, на реке Кошипо. Были еще прииски на реке Куиаба, которая протекала совсем рядом, но мы прослышали, что ранчо там плохое, хозяин — вор и люди пропадают ни за понюшку табаку. К тому же говорили, что на реке Кошипо россыпи богаче. Если там и не было алмазов, зато были аметисты, на которые тоже большой спрос.

Мы сделали заявку на долину реки Кошипо и ее притоки и увязли в этом деле с головой. Сатанинская жизнь! Хуже собачьей! Стоишь по пояс в яме и перебираешь породу, просеиваешь ее через грохот, смотришь в оба, как курица, которая выискивает зерна. Дни шли, а мы еле наскребали на стаканчик. Так продолжалось долго. Подружка Серодио тоже ходила работать, но она была совершенно бессовестная и не раз воровала камни и отдавала их белым, ибо не было мужчины, который удовлетворил бы ее похоть. На ранчо из-за нее то и дело разгорались скандалы. Если ей приспичит, она ложилась с первым встречным. Но была она бабой сильной, крепкой и страстной, и не было, как говорили все, кроме меня — ведь я ни разу не имел с ней дела, — лучшей подружки, чтобы приятно провести ночь. Мы работали от зари до зари и только и мечтали, как бы выспаться, но часто комары не давали нам сомкнуть глаз. А болезни? Один раз Серодио подцепил клеща, и мы с ним порядком намучились.

К концу первой недели результаты наших поисков были плачевные. Мы чуть не умерли от голода, ведь в сертане умирают от голода, даже если вокруг растут бананы и кокосовые орехи. Голодный бросается на все — на мясо броненосца, ящерицы, корни маниоки. Сотни людей бродили по руслу реки, которая почти пересохла в эти месяцы, когда у нас стоит зима. Вы даже не представляете, что это такое. Каждый тащит породу и промывает ее в ямах с водой, которые еще кое-где уцелели. Потом из ям выбирают грязь решетом или миской, и те, кому повезет, находят алмазы или аметисты. У негритянки Серодио были глаза рыси и душа ведьмы. Иногда случалось, ей чертовски везло. Мы, как и другие старатели, построили хижину из жердей и покрыли ее сухими листьями. В одной половине жил Серодио с негритянкой, в другой — я. Баб там хватало. А Матурина, эта вертихвостка, не раз пыталась лечь со мной, но не на того напала. Как я уже сказал, она спала и с белыми, и с кабокло, даже самый никудышный негр годился ей, если не было других. Но кто пренебрегал ею, становился ее врагом. А над одним тамошним негром, Леонсио до Жауро, который работал на прииске и постоянно волочился за ней, она прямо-таки издевалась. Был он смелый, злой, сильный, с приплюснутым носом и вывернутыми, толстыми губами. Здоровенный парень. В драке никто с ним не справлялся. Один антрепренер из Парагвая предлагал ему выступать на ярмарке, но он отказался. Разлучить его с Матуриной было все равно, что убить его. На наше несчастье, он прямо прилип к ней. И хотя я перемывал породы больше, чем они оба, иногда ночью и мне было не до сна. И все же это была не та жизнь, о какой мы мечтали!

Однажды я бросил все свои дела и пошел вверх по одному из рукавов реки, который извивался среди зарослей камыша и кустарника. Там все вокруг кишит всяким зверьем, так что нужно было соблюдать осторожность. На болотах водятся ягуары, ядовитые змеи, а в иле — пираньи. Пиранья — это пиявка, но только большая, с острыми как бритва зубами. Если такая рыбка укусит человека, он истечет кровью и погибнет, Их там множество, и они мгновенно приплывают черт знает откуда, словно им дали сигнал. Шел я, шел и вдруг натолкнулся на Матурину. Увидев, как я рублю лианы и вьюны, она кокетливо сказала:

— Мануэл, вы так устали…

— Отстань от меня, чертова баба.

— Отстану, пожалуйста, но я не чертова. Я того, кто меня крепко любит, а вы не любите…

— Отвяжись!

— Эх ты, дурак, — она отвернулась.

К вечеру я обнаружил русло речушки, сухое-пресухое, забитое мелкой галькой, в таких местах обязательно должны быть драгоценные камни. И они там были. Я осторожно, чтобы никто не заметил, позвал Серодио, который был на другом берегу Кошипо, и показал ему находку:

— Здесь алмазы. Завтра вы скажете, что я остался на ранчо, заболел лихорадкой, а я приду сюда.

Так и сделали. За ночь я один нашел алмазов больше, чем мы трое за все время, что были там. Чтобы не привлекать внимания, мы по очереди, один день Серодио, другой я, то ссылаясь на лихорадку, то на вызов в контору, ходили к нашему тайнику. Однако нам пришлось принять в долю и негритянку, иначе она не стала